Никогда раньше я на сердце не жаловалась. А тут вдруг под левой грудью — сильная режущая боль. Прихватило так, что пришлось «скорую» вызвать. Ну, сделали мне кардиограмму, ничего страшного не нашли, а на следующий день приступ повторился, и на третий тоже, и еще, и еще…

Участковыи врач послала к ревматологу. Ревматолог послушал меня, посмотрел кар­диограмму, УЗИ, анализы и вдруг спросил, кто я — свекровь или теща. «Впрочем, не говорите, сам вижу. Тещи — они все больше на печень жа­луются, потому что на зятьев злятся, вот желчь и скапливается. А вы — свекровь, точно, у вас невроз серд­ца, вам к невропатологу надо».

Такого я не ожидала. Ведь ни сын с невесткой, ни родные не могли бы упрекнуть меня в том, что я такая свекровь, от которой у невестки «в жилах стынет кровь».

Как я обрадовалась, когда мой со­рокалетний сын наконец женился! Молодые сразу стали жить отдель­но, а я, чтобы лишний раз не доку­чать, даже звонила им редко — жда­ла, пока они сами поинтересуются, все ли у меня в порядке. И в гости ко мне они как будто всегда с охотой приходили. Жили дружно, несмотря на разницу в возрасте — невестка-то на тринадцать лет моложе моего сына. А через три года родилась у них дочка Катенька. Ох, как же я о внуках-то мечтала! И вот появилась внученька, ягодка моя. До чего же сладкая! Волосики светлые, а глаз­ки большие, серые, видно, в нашу породу пошла. Невестка-то черно­волосая, черноглазая, смуглая, а девочка — вся как снежок белень­кая. Нет слов, как я ее полюбила.

Да только с ее рождением между мной и невесткой как черная кошка пробежала. Оказалось, что у меня все не так. Не так к ребенку подхо­жу, не так вещи ее перекладываю, не так кашку варю, не так кормлю — словом, все, что ни делаю, абсолют­но все не так. Невестка, хоть и веж­ливо, без грубых слов, а все же пря­мо дала мне это понять.

Что скрывать, обида у меня в гру­ди закипела, как в котле. Даже сыну в слезах сгоряча все высказала, ког­да он однажды зашел ко мне один. Сын засмущался, стал меня успока­ивать, что-то про женское соперни­чество говорить. Да какое может быть соперничество? С кем сопер­ничать молодой красивой тридцати­летней женщине, которую горячо любит муж? Не со мной ли, старой бабкой, живущей теперь только для своей дорогой внученьки и всегда готовой помочь? Больно, ужасно больно и несправедливо.

Так и жила я с этой болью почти два года. Катенька моя уже говорить стала хорошо, и бегает — не дого­нишь. А то ручки раскинет, головку набок склонит и так ласково зовет: «Бабуля, бабуля». Как услышу, так в сердце сладость, а вместе с нею и боль. Но хуже всего, что страх стал меня преследовать: вдруг невестка что-то такое придумает, что не даст мне больше внученьку (я смотрела за девочкой три дня в неделю, пока мать работала), не подпустит к ней! И страх этот был не напрасным. Ведь я сама видела: как обнимет да поцелу­ет меня моя красавица, так у невест­ки от злобы лицо перекашивается. Уговаривала себя, что это только мои фантазии, но страх становился все сильнее. И вот пришел день, когда я почувствовала — все, наступил мой предел. После очередной встречи с женой сына, которая пришла ко мне забрать Катеньку, в сердце мне как будто железный штырь воткнули, так что ни охнуть, ни вздохнуть. Сижу на диване, боюсь пошевелиться, даже «скорую» не могу вызвать. Сейчас, думаю, инфаркт как бабахнет, и толь­ко через два дня меня найдут. Вдруг слышу в ушах словно голос чей-то: «Иди в ванную». Господи, да что же там делать, если воду отключили? До сих пор не могу понять, как я тогда доползла до ванной. Залезла в ван­ну прямо в одежде и опрокинула на себя ведро с водой, которое на ре­шетке стояло. Я его еще с утра при­готовила, когда объявление прочла, что воду отключат.

И что вы думаете? Боль в сердце внезапно прекратилась. Лежу мок­рая, дрожу от холода и сама себе не верю: неужели это способ снимать сердечную боль? В общем, поняла я тогда — надо менять жизнь. Стала дважды вдень, утром и вечером, выливать на себя по ведру воды, и сердечные присту­пы стали гораздо реже. А еще я на­училась снимать их так: сяду разва­лившись на диван, наберу полную грудь воздуху и держу его как мож­но дольше, не выдыхая. Сердцу про­сторнее в груди становится, и боль после двух-трех таких задержек проходит. Уже потом я от подруги узнала, что академик Микулин похо­жим способом со стенокардией справлялся, так что все правильно.

Но что делать, чтобы и не боять­ся, и внученьку не потерять? Это я тоже придумала. При следующей встрече с Катенькой и ее мамой, ког­да внучка вновь побежала ко мне с криком «бабуля, бабуля», я не ста­ла, как обычно, бухаться на колени и ползти ей навстречу со слезами умиления и безумной любви. Вмес­то этого я лишь приветливо ей кив­нула и первой подошла к невестке, обняла ее и неожиданно для себя назвала доченькой. А Катеньке про­сто дала руку. Ошарашенная моим поведением, невестка сделала то же, и девочка весело защебетала, повиснув на руках между нами.

С тех пор многое изменилось. Ко­нечно, порой не все было гладко, но я свято помнила, что мое — всегда со мной, и строго следила за собой, ста­раясь не раздражать ревнивую неве­стку непомерными излияниями сво­ей любви к внучке. Пусть лучше эта любовь будет в моем сердце, кото­рое, кстати, болеть постепенно пере­стало. Да и невестка моя вскоре раз­думала воевать со мной, поняв мою слабость, а может быть, силу?